И.С.Тургенев "Стихотворения в прозе"

Admin пишет:Значит, смысл жизни человека - обожение. А это значит - непрестанное действие, устремление человека к Богу, нравственное уподобление Ему.

Латинское слово «религия» (religio) означает, по Лактанцию, «связь» или «восстановление связи» (от religare - «связывать»)1. Многие религии ставят своей целью восстановление или установление жи-вой связи человека с Богом, но ни одна из религий не знает такой полноты богообщения и приобщения к Божеству, какая возможна в христианстве. Бог, Который становится пищей человека, Которого можно не только искать, жаждать, но и вкушать - такого Бога знают только христиане. Христос есть «Хлеб жизни» (Ин. 6:35), «Хлеб насущный» (Мф. 6:11), «сходящий с неба и дающий жизнь всему миру» (Ин. 6:33). Истинная жизнь, «жизнь с избытком» (Ин. 10:10) возможна только во Христе; вне Христа - неполнота жизни, увядание, умирание. «Для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение», - говорит апостол Павел (Фил. 1:21).

Целью христианской религии является достижение такой полноты богообщения, при которой мы самым тесным образом приобщаемся к Божеству.


Учебные Материалы >> Догматическое богословие.
Епископ Иларион (Алфеев). ТАИНСТВО ВЕРЫ
Глава: Глава X ОБОЖЕНИЕ
[i]

Имуще же тойже дух веры, по писанному: веровах, темже возглаголах: и мы веруем, темже и глаголем, ведяще, яко воздвигай Господа Иисуса и нас со Иисусом воздвигнет и предпоставит с вами. Вся бо вас ради, да благодать умножившаяся, множайшими благодарении избыточествит в славу Божию. Темже не стужаем си: но аще и внешний наш человек, тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни. (2 Кор. 4:13-16)

Значит, смысл жизни человека - обожение. А это значит - непрестанное действие, устремление человека к Богу, нравственное уподобление Ему.

Латинское слово «религия» (religio) означает, по Лактанцию, «связь» или «восстановление связи» (от religare - «связывать»)1. Многие религии ставят своей целью восстановление или установление жи-вой связи человека с Богом, но ни одна из религий не знает такой полноты богообщения и приобщения к Божеству, какая возможна в христианстве. Бог, Который становится пищей человека, Которого можно не только искать, жаждать, но и вкушать - такого Бога знают только христиане. Христос есть «Хлеб жизни» (Ин. 6:35), «Хлеб насущный» (Мф. 6:11), «сходящий с неба и дающий жизнь всему миру» (Ин. 6:33). Истинная жизнь, «жизнь с избытком» (Ин. 10:10) возможна только во Христе; вне Христа - неполнота жизни, увядание, умирание. «Для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение», - говорит апостол Павел (Фил. 1:21).

Целью христианской религии является достижение такой полноты богообщения, при которой мы самым тесным образом приобщаемся к Божеству.


Учебные Материалы >> Догматическое богословие.
Епископ Иларион (Алфеев). ТАИНСТВО ВЕРЫ
Глава: Глава X ОБОЖЕНИЕ
[i]

Безразличный Бог не позволил бы людям истязать и распинать себя.

И как любящему родителю небезразлично как дети относятся к нему, так и Богу не безразлично как люди славят Его. Потому что их богообращение, молитвы, жертвы есть отражение их внутреннего мира, обожение которого есть Божественный замысел и смысл жизни человека.

Так вот, Бог заповедовал не животных и результаты труда приносить в жертву, прославляя Бога, а каяться в своих грехах, смирять свои страсть и похоти - грехи свои приносить в жертву Богу. И Бог принимает такую искреннюю жертву, и даёт взамен духовные дары. Любовь прежде всего.

ГОЛУБИ
Я стоял на вершине пологого холма; передо мною — то золотым, то посеребренным морем раскинулась и пест¬рела спелая рожь.
Но не бегало зыби по этому морю; не струился душ¬ный воздух: назревала гроза великая.
Около меня солнце еще светило — горячо и тускло; но там, за рожью, не слишком далеко, темно-синяя туча лежала грузной громадой на целой половине небосклона.
Все притаилось... все изнывало под зловещим блеском последних солнечных лучей. Не слыхать, не видать ни одной птицы; попрятались даже воробьи. Только где-то вблизи упорно шептал и хлопал одинокий, крупный лист лопуха.
Как сильно пахнет полынь на межах! Я глядел на си¬нюю громаду... и смутно было на душе. Ну скорей же, скорей!—думалось мне,—сверкни, золотая змейка, дрог¬ни, гром! двинься, покатись, пролейся, злая туча, пре¬крати тоскливое томленье!
Но туча не двигалась. Она по-прежнему давила без¬молвную землю... и только словно пухла да темнела.
И вот по одноцветной ее синеве замелькало что-то ровно и плавно; ни дать ни взять белый платочек или снежный комок. То летел со стороны деревни белый го¬лубь.
Летел, летел все прямо, прямо... и потонул за лесом.
Прошло несколько мгновений — та же стояла жесто¬кая тишь... Но глядь! Уже два платка мелькают, два ко¬мочка несутся назад: то летят домой ровным полетом два белых голубя.
И вот, наконец, сорвалась буря — и пошла потеха!
Я едва домой добежал. Визжит ветер, мечется как бе¬шеный, мчатся рыжие, низкие, словно в клочья разорван¬ные облака, все закрутилось, смешалось, захлестал, зака¬чался отвесными столбами рьяный ливень, молнии слепят огнистой зеленью, стреляет как из пушки отрывистый гром, запахло серой...
Но под навесом крыши, на самом краюшке слухового окна, рядышком сидят два белых голубя — и тот, кто слетал за товарищем, и тот, кого он привел и, может быть, спас.
Нахохлились оба — и чувствует каждый своим кры¬лом крыло соседа...
Хорошо им! И мне хорошо, глядя на них... Хоть я и один... один, как всегда.
Май, 1879

МОНАХ
Я знавал одного монаха, отшельника, святого. Он жил одною сладостью молитвы — и, упиваясь ею, так долго простаивал на холодном полу церкви, что ноги его, ниже колен, отекли и уподобились столбам. Он их не чувствовал, стоял — и молился.
Я его понимал — я, быть может, завидовал ему — но пускай же и он поймет меня и не осуждает меня — меня, которому недоступны его радости.
Он добился того, что уничтожил себя, свое ненавист¬ное я; но ведь и я не молюсь не из самолюбия.
Мое я мне, может быть, еще тягостнее и противнее, чем его — ему.
Он нашел, в чем забыть себя... да ведь и я нахожу, хоть и не так постоянно.
Он не лжет... да ведь и я не лгу.
Ноябрь, 1879

ХРИСТОС
Я видел себя юношей, почти мальчиком в низкой деревенской церкви. Красными пятнышками теплились перед старинными образами восковые тонкие свечи.
Радужный венчик окружал каждое маленькое пламя. Темно и тускло было в церкви. Но народу стояло передо мною много.
Все русые, крестьянские головы. От времени до вре¬мени они начинали колыхаться, падать, подниматься сно¬ва, словно зрелые колосья, когда по ним медленной вол¬ной пробегает летний ветер.
Вдруг какой-то человек подошел сзади и стал со мною рядом.
Я не обернулся к нему — но тотчас почувствовал, что этот человек — Христос.
Умиление, любопытство, страх разом овладели мною. Я сделал над собою усилие... и посмотрел на своего со¬седа.
Лицо, как у всех,— лицо, похожее на все человеческие лица. Глаза глядят немного ввысь, внимательно и тихо. Губы закрыты, но не сжаты: верхняя губа как бы поко¬ится на нижней. Небольшая борода раздвоена. Руки сло¬жены и не шевелятся. И одежда на нем как на всех.
«Какой же это Христос! — подумалось мне.— Такой простой, простой человек! Быть не может!»
Я отвернулся прочь. Но не успел я отвести взор от того простого человека, как мне опять почудилось, что это именно Христос стоял со мной рядом.
Я опять сделал над собою усилие... И опять увидел то же лицо, похожее на все человеческие лица, те же обычные, хоть и незнакомые черты.
И мне вдруг стало жутко — и я пришел в себя. Толь¬ко тогда я понял, что именно такое лицо — лицо, похо¬жее на все человеческие лица, оно и есть лицо Христа.
Декабрь, 1878